Язычник - Страница 57

Тем временем Владимир, рубя с обеих рук, прорвался к устоявшей поперечной части стола, вспрыгнул на него и наконец сделал то, что не смог сделать днем. Зарубил курляндского князька. А затем и его сыновей, даже и без выпитого пива вряд ли способных долго противостоять сыну Святослава.

Зарубил – и с довольной улыбкой снял с пояса еще бьющегося в агонии курла свою серебряную флягу. Встряхнул и с удовольствием приложился к горлышку. Вор-курл так и не успел выпить из нее вино. А может – берег. Хорошее тмутороканское винцо здесь – редкость. Все больше – кислое пиво.

* * *

Ранним утром следующего дня Владимир и его хирдманны покинули селение. Перед воинами брела цепочка спутанных попарно курлов, нагруженных добычей. Сами курлы тоже были частью добычи, и это их, ясное дело, не больно радовало. Однако они уже смирились со своей судьбой. Так же, как и одиннадцать девок посимпатичнее, отобранных частью для продажи, частью – для походного развлечения. Девок вязать не стали. Запуганные курляндки и думать не смели о бегстве. Они знали, что викинги только с виду кажутся людьми. Сытыми, довольными, весело переговаривающимися на своем языке, обманчиво расслабленными…

Только викинги – не люди. Они – злые боги, алчущие человеческой крови. Они – как волки. А курлы перед ними – как овцы. Овцы, на глазах которых только что перерезали собак и пастухов. Овцы не дерутся с волками. Овцы стараются затеряться среди других овец, чтобы не привлечь к себе внимание. И будут тихими и послушными, потому что их страх даже сильнее, чем инстинкт самосохранения. Курлы уже поняли, что викинги убивают даже без необходимости. Просто так. По малейшему поводу и вообще без повода.

Владимир сумел их в этом убедить. Но сам он никогда не испытывал удовольствия от чужих страданий. Он мог убивать и пытать, если это необходимо. Он мог причинять боль, удовлетворяя свое мужское желание, но никогда не понимал нурманов, находивших удовольствие в изощренных пытках пленников. Тем более – безропотных смердов. Наверное, потому, что по своей природе он был не волком, а пастухом.

На смердов и курляндских растрепанных девок, торопливо трусящих по тропе, Владимир глядел как рачительный хозяин – на овечий гурт. Без злобы и вожделения. Ночью князь и его воины неплохо побаловались с курляндками. Не у одной из тех, что оплакивают сейчас своих убитых родичей, через девять месяцев народится маленький полувикинг.

Вопреки желаниям Лунда и Хривлы, селение уцелело. Дым, поднимавшийся сейчас над оградой, – не от спаленного жилья, а от погребального костра, с которого ушли в Ирий или Валхаллу погибшие хирдманны Владимира. И убито у священного огня было ровно столько курлов, чтобы у погибших воинов не было недостатка в слугах по ту сторону Кромки. Рачительный господин не режет овец без необходимости. Если Владимир еще раз наведается в эти места, он не должен уйти с пустыми руками. Настоящий князь не грабит. Он берет оброк. Хоть с кривичей, хоть с франков, хоть с курлов. Смерды везде одинаковы.

Хотя нет, не везде. Кривичи, к примеру, много строптивее франков. А уж новгородцы… Эти лучше сдохнут, чем расстанутся с добром. С новгородцами приходится – хитростью. Угрозами, что враг заберет больше. Или – взывая к гордости буйных горлопанов на вече. Дядька Добрыня умеет обращаться с Новгородом. И Владимира научил.

А вот сумеют ли совладать с хольмгардскими крикунами наместники Ярополка?

Дядька считал: не сумеют. Как только киевское войско окажется достаточно далеко, Новгород забурлит.

Умело науськанные крикуны подымут бучу и наместников Ярополка выкинут из города.

А потом устрашатся содеянного и прибегут к Владимиру: защити, княже!

Однако драться с Киевом – не хочется. Брата Ярополка Владимир считал слабым князем. Но знал, как сильно созданное отцом и бабкой Ольгой Киевское княжество. И воеводы у Ярополка – хороши. Лют Свенельдич это очень хорошо показал. Сейчас дядька Добрыня щедро сеет серебро и злато, чтобы верные Ярополку перестали быть верными. Рассорить Ярополка с Олегом. Развести киевских воевод, заставить их исполчиться друг на друга… Удастся ли дядьке разрушить Ярополкову крепость изнутри? Сам Владимир не смог бы. Ему проще срубить дерево, чем подточить его корни. Владимир многое перенял у своих друзей-скандинавов, а для того же свея доброй вещью считается та, за которую заплатили железом, а не золотом. Но когда Добрыня возил золото киевским боярам, Владимир не возражал. Если все выйдет так, как задумал дядька, и младшие братья раздерутся между собой, то Владимир, старший сын Святослава, придет в Киев и замирит младших. А чтобы ни у кого не возникло сомнений в его первородстве, вместе с ним придут нурманы и свеи. Наемники и соратники. Особенно – соратники. Такие, как ярл Дагмар. Когда Владимир сядет на киевский стол, скандинавы станут его ближней дружиной. Киевские земли – богатые, поэтому Владимир сможет быть щедрым. А его хирдманны будут ему верны. Они будут преданы Владимиру еще больше, чем варяги – его отцу. Ведь варяги – они свои, а скандинавы – чужие. Без Владимира им в Киеве не выжить.

Но варягов Владимир тоже не обидит. Особенно тех, кто остался верен Перуну и не перекинулся под крыло ромейского бога.

«Пусть твои ближники ненавидят друг друга, и они никогда не сговорятся за твоей спиной. И будут следить друг за другом лучше, чем самые лучшие соглядатаи, – учил Владимира Добрыня. – Так поступала твоя бабка Ольга. И ее власть была крепкой».

«Но ближники моего отца, они ведь были другими!» – возразил дядьке юный еще Владимир.